История Смоленской площади – это прежде всего история торговли, существовавшей здесь задолго до появления площади. Возникновению торга способствовала не столько дорога на Смоленск, связывавшая Москву с Европой, сколько близость к реке, ведь до появления железных дорог именно реки служили главными транспортными артериями. Но если изделия ремесленников и съестные припасы традиционно выгружались на причалах у Москворецких ворот Китай-города, то у Дорогомиловской переправы швартовались барки с сеном, и сюда же плотогоны сплавляли по течению лес.

Сноровистые мужики с баграми разбирали плоты и закатывали брёвна на берег, на государев Щепной двор, где после сортировки лес пускали в продажу – на стройматериалы, на дрова и на щепу. Щепным товаром в старину называли изделия из древесины, от резных ложек и выточенных на токарном станке мисок до щепок-лучин (вариант освещения для тех, кому не по карману свечи) и собственно щепы́ (широких тонких пластин, которыми покрывали крыши изб и сараев). Деревянная церковь, построенная жителями этих мест в 1649 году, так и называлась – храм Николы на щепа́х, а соседние с ней московские переулки стали зваться Николощеповскими.

Судьба обычного рынка кормов и стройматериалов изменилась вследствие трагического события – чумы 1771 года. Когда эпидемия отступила, унеся 100 тысяч жизней, карантин был снят, и уцелевшая половина горожан смогла вернуться к прежним своим занятиям. Однако у городских властей вызывала большие опасения торговля подержанными вещами: мало ли откуда эти вещи взяты, вдруг из зачумлённых домов? Рисковать не хотелось, поэтому продавать их разрешили исключительно по воскресным дням и только за пределами Земляного города.

При отсутствии тогда других способов дезинфекции полагалось, вероятно, приносимые на рынок вещи окуривать дымом можжевельника или полыни, как это практиковалось во время «моровой язвы». Так или иначе, в последующие годы барахолка превратилась в один из самых оживлённых московских рынков, что и не удивительно – между Арбатом и Дорогомиловом всегда существовало оживлённое движение, а где есть прохожие да проезжие, там для торговца раздолье.

В конце XVIII века были разобраны стены Белого города ввиду их ветхости и бесполезности для обороны; то же самое произошло и с укреплениями Земляного вала, окружавшего Москву по линии современного Садового кольца. Тогда и появились две длинных рыночных площади, Сенная и Смоленская. Первая из них тянулась на юг, до засаженного деревьями Зубовского бульвара, вторая – на север, к бульвару Новинскому.

На Сенной торговали не только фуражом, но и древесным углём и сосновыми шишками для самоваров, а также дровами. Окружённая мастерскими и кузницами, лавками и питейными домами Смоленская площадь в базарные дни заполнялась лотками букинистов, палатками меховщиков и телегами подмосковных крестьян, прямо с колёс торговавших своей продукцией. В проходах теснилась прочая публика – одни, желавшие сбыть с рук что-либо ненужное или по крайней нужде продававшие свои последние ценности, и другие, готовые по случаю приобрести нечто полезное по сходной цене. В результате площадь в часы торговли бывала запружена народом так, что ни проехать, ни пройти.

Желая водворить порядок на Смоленской площади, городские власти в 1875 году ассигновали 70 тысяч рублей на строительство благоустроенного крытого рынка, в котором предполагалось «допустить торговлю хлебным, мясным, рыбным, молочным, фруктовым, зеленным и грибным припасом, а равно и другими съестными товарами, простонародными лакомствами, сбитнем и квасом».

Осуществил постройку архитектор Лев Даль, сын известного писателя и учёного-лингвиста Владимира Ивановича Даля. Несмотря на то, что Лев Владимирович в годы своей практики занимался в основном строительством храмов и реставрацией памятников архитектуры, первый в Москве крытый рынок получился очень удачным и совершенным настолько, насколько позволяли тогдашние технологии.

В служебных помещениях были устроены отхожие места с кранами для мытья рук; асфальтовый пол с дренажными канавками позволял регулярно производить мокрую уборку. Ощипывать птицу и забивать скот здесь запрещалось, поэтому не было запаха гниющих отходов. Каждая лавка имела в подвале ледник, через специальные люки загружавшийся привезёнными с реки блоками льда. По мере того, как лёд постепенно таял, вода уходила в грунт – для этого полы в подвале выложили кирпичом в ёлочку без извести.

Как ни странно, арендовать лавки в таком «цивильном» месте поначалу никто не рвался. Но чиновники городской управы оказались людьми смекалистыми – организовали утечку информации: якобы торговые места будут сдаваться по тем ставкам, какие предложат арендаторы. Желающих набежало столько, что уже не составило труда центральные места сдать по 200 рублей в год, а боковые – по 100.

Вскоре торгующих стало ещё больше, потому что потребовалось место для постройки Политехнического музея, и городская управа ликвидировала находившиеся по обе стороны Ильинского проезда яблочные балаганы. Торговали там не только яблоками, но также рыбой, мясом и бакалейным товаром. Вся эта коммерция переместилась на Смоленку, и площадь вновь заполнилась торговыми рядами – причём увеличение числа торгующих привело к снижению цен, и эту приятную новость «сарафанное радио» разнесло по Москве.

Рынок процветал долго. Даже в годы Первой мировой войны здесь с рассвета до заката кипела жизнь – правда, к ней уже примешивались краски нового времени. Его окрестили «Смолегой» беспризорники арбатских переулков, чьи матери выбивались из сил, стараясь прокормить семью в отсутствие отцов, сгинувших на германском фронте. Малышня приловчилась клянчить или втихаря тащить, что плохо лежит, а подростки «тырили на шарап» – то есть, выбрав жертву, набрасывались все разом и мгновенно разбегались, унося кому что досталось. Появились группы товара, купить который можно было только «из-под полы» – например, водку после введения сухого закона. Привозившие муку и сало деревенские мужики свою продукцию уже не продавали за «керенки», а либо обменивали на промтовары, либо отдавали за николаевские червонцы, вдумчиво взвесив монету на ладони и попробовав на зуб.

Установление диктатуры пролетариата поставило вне закона торговлю как таковую. Теперь она квалифицировалась как спекуляция, поэтому рынок перешёл в режим меновой торговли, тем более что и денежные знаки совершенно обесценились. Зато рядом с рынком, напротив Проточного переулка, новая власть установила памятник вождю французских социалистов. Как и большинство монументов, воздвигнутых к первой годовщине революции, памятник Жоресу простоял недолго. Но даже и в те дни, когда под самым носом у проповедника «социальной ненависти» представители антагонистических классов мирно обменивались своим добром, вряд ли здешняя публика хоть что-нибудь знала о личности Жана Жореса, не исключая и тех, кто на его языке разговаривал без акцента – а таких на Смоленском рынке набирался целый «французский ряд».

Как писала в своих воспоминаниях Екатерина Мещерская, «…дни летели головокружительным вихрем, всё ломалось, призрак голода стоял над страной, никому не нужны были безделушки, в них и толка никто не понимал. Ценностью были хлеб, пшено, сахар, масло... <Ювелирные украшения> негде и некому было продать. В те дни рояль меняли на мешок пшена, и питались только те люди, у которых уцелела лишняя обувь, лишняя одежда, вещи домашнего обихода и отрезы материалов. На всё это можно было выменять сахарин, патоку и какую-нибудь крупу».

Самое привлекательное в мемуарной литературе – возможность увидеть другую эпоху глазами того, на ком она отпечаталась всей своей тяжестью, кто дышал её воздухом и ел её хлеб. Трудно удержаться, чтобы не процитировать ещё один фрагмент: «В Москве дома не топились. Не было электричества. Уборные в домах не работали. Сероватого пайкового хлеба выдавали очень мало – величиной не более двух сложенных вместе спичечных коробков. Он наполовину состоял из изрубленной соломы, которая не пережёвывалась, раздражала язык, царапала нёбо, и её то и дело приходилось выплёвывать. Но и этот хлеб выдавали не всем. Моей матери, княгине, и мне, княжне, никакого хлеба не полагалось. Слово "лишенцы" тогда ещё не придумали. Нас просто называли "чуждым элементом" или ещё того хуже – "классовыми врагами"». (Мещерская Е. А. «Китти: Мемуарная проза княжны Мещерской» – М. : Радуга, 2001)

Переход от «военного коммунизма» к «новой экономической политике» оживил страну, словно её подключили к динамо-машине. Оказалось, что народ российский, если его грабить не сильно, а в меру, бывает смекалистым, оборотливым и даже работящим. Потребительские кооперативы и артели, а также кустари-одиночки производили, кто что умел – от одежды и обуви до пива и гвоздей. И хотя распределение сырья оставалось полностью в руках пролетарского государства, частники и «нэпманы» управлялись и без его помощи, открывая столярные мастерские и литейные цеха, зубоврачебные кабинеты и коммерческие рестораны. Основанный задолго до революции «Московский союз потребительских обществ» тоже восстал из праха и показал, как надо работать, – недаром же у Ильфа и Петрова «Ипполит Матвеевич повез Лизу в "Прагу", образцовую столовую МСПО – "лучшее место в Москве", как говорил ему Бендер».

Правда, уездному предводителю команчей не удалось ослепить Лизу широтою размаха – но уж никак не по вине кооператоров. Получив от Лизы удар кулачком в нос, «он долго плакал и, еще плача, купил у старушки все ее баранки, вместе с корзиной. Он вышел на Смоленский рынок, пустой и темный, и долго расхаживал там взад и вперед, разбрасывая баранки, как сеятель бросает семена».

Наутро концессионеров ожидало фиаско на аукционе Главнауки, а на Смоленке ничего не изменилось, – и если уж завершать рассказ о рынке ещё одной цитатой, то пусть это будет Михаил Булгаков: «От Арбата до первых чахнувших деревьев в три стены стоял народ и торговал вразвал чем ни попало: и Львом Толстым, босым и лысым, и гуталином, и яблоками, штанами в полоску, квасом и Севастопольской обороной, черной смородиной и коврами. Если у кого деньги, тот чувствует себя, как рыба в море, на Смоленском рынке».

Это был фрагмент моей третьей книги, над которой я всё-таки понемногу работаю – когда не занят подготовкой или проведением экскурсий. Кстати говоря, этот текст можно воспринимать и как вступление к экскурсии «От Арбата до Пречистенки», которая состоится в субботу 18 марта в 16:00. И рассказ про Смоленский рынок далеко не самое увлекательное из того, что там будет ))

UPD от 07.06.18: В очередной раз эта экскурсия будет проведена 13 июня 2018 г. в 19:00.