Художник Александр Васильевич Устинов мало кому известен – потому, вероятно, что живопись не была его профессией. Выпускник 1-го кадетского корпуса в Петербурге, Устинов служил в армии (правда, на войну с Наполеоном не успел по возрасту). Был знаком с декабристом Николаем Бестужевым – тоже, кстати говоря, любителем живописи. Дружил с художниками Карлом Брюлловым и Львом Жемчужниковым. В 1830-х годах состоял в должности директора гимназии в Вильно.

Похоже, в истории русской живописи осталась лишь одна его работа – «Мирная марсомания» (конец 1840-х – начало 1850-х). Первоначально она называлась «Городничий, изображающий себя на параде», но позже кто-то позаимствовал из повести Александра Герцена «Доктор Крупов» формулировку более хлёсткую, так оно и закрепилось.

Написанная под явным влиянием Павла Федотова («Сватовство майора», «Завтрак аристократа», «Свежий кавалер» и др.) и небезупречная по исполнению работа Устинова, тем не менее, имела у современников большой успех – и не сказать, чтоб этот успех был незаслуженным. Полотно, совсем небольшое по размеру (32 х 41,5 см), пленяет выверенностью композиции и поз персонажей. В этой бытовой зарисовке столько юмора, столько жизненной правды, что взгляд не скользит по картине, а невольно задерживается – и тогда одна за одной открываются детали и начинают «играть».

И в позолоченной раме, будто на экране, разворачивается перед нами целая сцена из провинциальной жизни. Собираясь на развод караула или какое-то подобное мероприятие, офицер в кругу домашних разглагольствовал о былом и, сам того не заметив, так вошёл в раж, что вот он уже марширует, любуясь собственным отражением в зеркале и салютуя воображаемому начальству трубкой с длинным чубуком. Какой же парад без музыки?.. – и младшенький из детей увлечённо бьёт в барабан, а сынок постарше крутит ручку музыкальной шкатулки – и даже прислуга, проникнувшись осознанием момента, как-то подобралась… да что там прислуга, даже спаниель замер по стойке смирно, и даже супруга их благородия смотрит на своего благоверного почти что с нежностью – «дурашка ты мой, а всё ж таки орёл!..»

Да уж, любит русский человек выпятить грудь колесом и представить себя героем!

(И почему-то сильнее всего подвержены этой человеческой слабости те, кто пороху не нюхал…)

«Вы знаете, Иван, вы должны помнить эту картину: войска, выстроенные побатальонно, строгость линий, мужественные лица под касками, оружие блестит, аксельбанты сверкают, а потом командующий на специальной военной машине объезжает фронт, здоровается, и батальоны отвечают послушно и кратко, как один человек!

— Несомненно, — сказал я. — Несомненно, это многих впечатляло».

Так что «Мирная марсомания» перед залом Верещагина работает почти что как прививка, милосердно ослабляя тот удар по нервам, который наносит художественная правда, резкая и неприкрытая.

Разумеется, с точки зрения властей, гибель за родину – это одна из скреп, самых что ни на есть скрепных. И кто позволяет себе их разгибать и расшатывать, тот (нужное подставьте сами).

«Всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию и можно по ним заключить одно: либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек».

Великий князь Александр Александрович (будущий император Александр III)

«В своих наблюдениях жизни во время моих разнообразных странствий по белу свету я был особенно поражён тем фактом, что даже в наше время люди убивают друг друга повсюду под всевозможными предлогами и всевозможными способами. Убийство гуртом всё ещё называется войною, а убийство отдельных личностей называется смертной казнью. Повсюду то же самое поклонение грубой силе и та же самая непоследовательность… и это совершается даже в христианских странах во имя того, чьё учение было основано на мире и любви. Факты эти, которые мне приходилось наблюдать во многих случаях, произвели сильное впечатление на мою душу; обдумав тщательно этот сюжет, я написал несколько картин войны и казней. Я взялся за разработку этих сюжетов далеко не в сентиментальном духе, так как мне самому случалось убивать в различных войнах не мало бедных своих ближних…, но вид этих груд человеческих существ, зарезанных, застреленных, обезглавленных, повешенных на моих глазах по всей области, простирающейся от границ Китая до Болгарии, неминуемо должен был показать живое влияние на художественную сторону замысла».

Василий Верещагин