Время от времени в Третьяковку ходить всё-таки надо.

Всегда есть шанс открыть для себя что-нибудь новое. Экспозиция, может, и не подвергалась никаким изменениям, но меняешься ты сам, и поэтому вещи, когда-то ничем тебя не зацепившие, вдруг могут так поразить, что потом несколько дней ходишь под впечатлением.

Или меняется твоё отношение к некоему художнику. Вот ты знал о нём то-то и то-то, и небезосновательно считал его конъюнктурщиком… и вдруг перед тобой картина, которую ты прежде никогда не видел. Большая, словно распахнутое окно на террасу средиземноморской виллы, и за этим проёмом – Италия, что называется, в полный рост. Залитая светом, цветущая, и тебя туда словно каким-то магнитом втягивает. Читаешь табличку – Бродский И.И.

Да боже ж мой!.. Исаак Израилевич, голубчик! Вы, оказывается, и на ТАКОЕ были способны???

А вот да, был. Когда по окончании курса обучения в ИАХ Бродский совершил пенсионерскую поездку в Италию, то почти год провёл на Капри у Горького – там в Сорренто подобралась целая колония людей из России, и Бродский влился в эту компанию.

Поскольку отец художника был человеком состоятельным (купцом второй гильдии города Ногайска Таврической губернии), к сумме пансиона от Академии художеств добавились и семейные денежки, и в поездку Бродский отправился не один, а с сёстрами Раисой и Прасковьей, с женой Любой (она, кстати, тоже была художницей) и дочкой Лидочкой.

При создании картины все они позировали в образах итальянок – и, как мне кажется, делали это с удовольствием.

В общем-то, любая картина для зрителя – это возможность увидеть мир глазами художника. И до чего же пленителен это взгляд!

Понятно, почему: автору 27, он талантлив и полон сил, рядом те, кого он любит, и окружающий мир красив и щедр…

Так что до 1917 года был Бродский нормальным таким передвижником и талантливым портретистом. Правда, к тому моменту, как он закончил портрет Керенского, случилось «временное правительство всё».

Но в портретировании сильных мира сего Бродский уже вошёл во вкус, и дальше писал и Ленина, и Сталина, и персонажей помельче…

Процитирую хорошо известный пассаж из дневника Корнея Чуковского.

«… я взялся писать о Репине и для этого посетил Бродского Исаака Израилевича. Хотел получить от него его воспоминания. Ах, как пышно он живёт – и как нудно! Уже в прихожей висят у него портреты и портретики Ленина, сфабрикованные им по разным ценам, а в столовой – которая и служит ему мастерской – некуда деваться от „расстрела коммунистов в Баку“. Расстрел заключается в том, что очень некрасивые мужчины стреляют в очень красивых мужчин, которые стоят, озарённые солнцем, в театральных героических позах. И самое ужасное, что таких картин у него несколько дюжин. Тут же на мольбертах холсты, и какие-то мазилки быстро и ловко делают копии с этой картины, а Бродский чуть-чуть поправляет эти копии и ставит на них свою фамилию. Ему заказано 60 одинаковых „расстрелов“ в клубы, сельсоветы и т. д., и он пишет эти картины чужими руками, ставит на них своё имя и живёт припеваючи. Все „расстрелы“ в чёрных рамках. При мне один из копировальщиков получил у него 20 червонцев за пять „расстрелов“. Просил 25 червонцев.

Сам Бродский очень мил. …чтобы покупать картины (у него отличная коллекция Врубеля, Малявина, Юрия Репина и пр.), чтобы жить безбедно и пышно, приходится делать „расстрелы“ и фабриковать Ленина, Ленина, Ленина. Здесь опять-таки мещанин, защищая своё право на мещанскую жизнь, прикрывается чуждой ему психологией. …

Примирило меня с ним то, что у него так много репинских реликвий. Бюсты Репина, портреты Репина и проч. И я вспомнил того стройного изящного молодого художника, у которого тоже когда-то была своя неподражаемая музыка – в портретах, в декоративных панно. Его талант ушёл от него вместе с тонкой талией, бледным цветом лица».

Грустно, правда?

Но если знать, что осталось от Бродского не только множество бакинских и прочих комиссаров, но и хотя бы вот эта «Италия» – воспринимаешь его творчество уже без пренебрежения, а с печалью и даже каким-то сочувствием.

Продолжение следует